начинают путать мощь инструментов собственной силы (богатства, положения, престижа, танков и бомб) с мощью собственной личности. Они не пытаются укрепить себя, свой разум, свою любовь, свою жажду жизни, а направляют всю энергию на попытки укрепить эти инструменты. Пока масштабы их силы растут, сами они нищают; достигнув точки невозвращения, такой человек уже ничего не может поделать, кроме как продолжать взаимодействовать с миром посредством силы и ставить все на успех этого метода. Он становится менее живым, менее любопытным и менее интересным, его боятся, а многие, конечно, им восхищаются.
Подход любви противоположен подходу силы. Любовь старается понять, убедить, вдохновить. В ходе этого процесса любящий человек постоянно преображает сам себя. Он становится более чувствительным, наблюдательным, продуктивным, более похожим на себя. Любовь – это не слабость и не сентиментальность. Это способ влиять и менять, лишенный опасных побочных эффектов принуждения. В отличие от силы, она требует терпения, внутренних усилий и, превыше всего, храбрости. Чтобы выбрать любовь методом решения проблемы, нужна храбрость терпеть фрустрацию, оставаться терпеливым, несмотря на препятствия. Нужна вера в собственные способности, а не в их извращенное подобие – силу.
Сказал ли я хоть что-нибудь такое, что уже не было бы известно? Не думаю; но все же у меня была весомая причина так поступить: хотя вы все это знаете, но в то же время не знаете. Я пишу о том, что сила и любовь – это две глобальные установки по отношению к жизни, чтобы побудить осознать то, что вы знаете, но еще не осознали. Понаблюдайте, как вы реагируете на своего ребенка, собаку, соседа, продавца, политического противника, не говоря уже о политическом враге. Как откликаются ваши рефлексы на фрустрацию воли; как вы немедленно начинаете искать инструмент силы; как чувствуете себя побежденными, если не можете найти его, если он вообще есть. Как вам хочется воскликнуть, словно Королева из «Алисы в Стране чудес»: «Отрубите им головы!» Порой, если вы хотите осознать свое пристрастие к немедленному применению силы, вам придется наблюдать очень внимательно и учиться прислушиваться к реакциям, которые почти не достигают вашего сознания.
А потом попытайтесь развернуться на сто восемьдесят градусов и отвергнуть установку силы. Будьте живыми, наберитесь терпения, перестаньте заботиться об одних только результатах, а думайте все больше и больше о процессе, и вы увидите, как расслабитесь, как напряжение и тревожность вас оставят. Использование силы – лишь один из методов решения проблемы человеческого существования. Этот путь возможен только для тех, кто использует орудия силы против менее сильных оппонентов. Но, хотя проблему человеческого существования возможно решить с помощью силы, удовлетворения такое решение не принесет. Оно делает человека зависимым от своих инструментов, одиноким и испуганным. Да, справиться с жизнью с помощью силы возможно, но так поступать нелепо – не только из-за ненадежности силы, но в первую очередь из-за того, что фундаментальный признак бытия, неизбежность смерти, силой не исправить. Смерть победит даже самого могущественного человека – как и самого бессильного; именно этот укол неизбежного поражения делает принцип силы столь смехотворным, пусть даже не на сознательном уровне.
Любовь – всегда активная забота о росте и жизни предмета любви. Иначе и быть не может; поскольку сама жизнь является процессом становления, единения и интеграции, любовь ко всему живому обязана воплощаться в горячее желание поддерживать этот рост. Наоборот, как мы рассмотрели выше, желание контролировать и желание использовать силу противоречат природе любви и являются препятствием для ее развития и функционирования.
Но почему, нетерпеливо спросят теперь некоторые, мы заговорили о любви к жизни, однако до сих пор в основном обсуждаем любовь к людям, животным и растениям? Что такое эта «любовь к жизни»? Быть может, это лишь абстракция, а в реальности объектами любви являются только определенные и конкретные явления, например люди?
Полагаю, я уже отчасти ответил на этот вопрос или, по крайней мере, заложил основу для ответа. Если жизнь по природе своей является процессом роста и интеграции, если ее нельзя любить, применяя силу или контроль, то любовь к жизни лежит в центре всей любви; это любовь к жизни внутри человека, животного, цветка. Любовь к жизни – вовсе не абстракция, а подлинное и конкретное ядро всякой любви. Тот, кто думает, что любит человека, но при этом не любит также и жизнь, возможно, испытывает желание или зависимость – но никак не любовь.
Всем известно, что это правда, пусть даже мы не всегда осознаем рассудком это знание. Когда о ком-то говорят, что «он по-настоящему любит жизнь», большинство людей в точности понимает, что имеется в виду. Это человек, который любит все явления роста и жизни: его радует рост ребенка, личностный рост взрослого, растущая идея, растущая организация. Для него даже неживое, к примеру камень или вода, становится живым, а живое привлекает не своими размерами и мощью, а самим фактом жизни. Часто человека, любящего жизнь, можно даже узнать по выражению лица. От его глаз, от его кожи исходит сияние, словно что-то светится внутри и вокруг. Когда люди «влюбляются», они любят жизнь и этим привлекают друг друга. Но если эта любовь к жизни слишком слаба, чтобы продлиться долго, они «раз-любят» вновь и удивятся, почему их лица остались теми же, но при этом выглядят совсем иначе.
Что ж, значит, в вопросе любви к жизни разные люди отличаются только степенью? Ах, если бы только это было так! К сожалению, есть люди, которые любят не жизнь, которые «любят» смерть, разрушение, болезнь, тление, распад. Их не привлекает растущее и полное жизни – разве что как объект неприязни и желания задушить. Они ненавидят жизнь, потому что не могут ни наслаждаться ею, ни ее контролировать. Они страдают единственным истинным извращением, существующим на свете, а именно влечением к смерти. В своей книге «Сердце человека» (1964а) я называю этих людей некрофилами, «смертелюбами» и отмечаю, что некрофильная ориентация – в своих крайних формах – с психиатрической точки зрения свидетельствует о тяжелом психическом заболевании.
Если вы оглянетесь вокруг и понаблюдаете, то обнаружите, что встречали на своем пути как жизнелюбов, так и смертелюбов; но, быть может, не осмеливались задумываться о таких категориях, потому что на поверхности все люди «хорошие» и «любящие», а когда случается, что человека захватывает желание убивать, мы обычно отмахиваемся от ситуации, называя его «больным». Возможно, он болен, но как мы можем быть уверены, что и сами не страдаем от той же болезни? Почему мы настолько уверены, что любим жизнь, а не смерть?
На самом деле наша сегодняшняя культура демонстрирует серьезные симптомы, позволяющие предположить, что мы заражены
